Популярные сейчас стоики занимались одной важной для своей философии практикой — визуализацией невзгод (лат. «premeditatio malorum»). Чтобы быть мудрее, эти философы-практики постоянно представляли что-то плохое и через воображаемый пессимизм достигали главного — хорошей жизни. (греч. «эвдамония»)

Мы так же можем примерять роль обыденных пессимистов и думать, что может пойти не так. Вроде как это не очень продуктивно — думать о плохом, но как твердят ушлые инвесторы, «если вы позаботитесь о потерях, то прибыль позаботится о себе сама».

Чтобы в чём угодно добиваться максимальной надёжности, надо закладывать самый худший сценарий. Потому что настоящий риск — это то, «что остаётся после того, как вы обо всём подумали» (Карл Ричардс). А если вы были достаточно смелыми и представили самое плохое, то и катастрофа вас не сломит. В этом суть «premeditatio malorum».

«Цель мышления — позволить умирать вашим мыслям вместо вас.»

Альфред Норт Уайтхед

Как конкретно воображаемый пессимизм помогает хорошей жизни?

В книге «Радость жизни. Философия стоицизма для XXI века», Уильям Ирвин объясняет пользу этой практики. Во-первых, это просто помогает подготовиться к сюрпризам. Вторая причина – психологическая. Только допуская мысль о том, что какая-то неприятность возможна, мы будем не так шокированы, если даже после всех наших приготовлений, жизнь распорядится по-своему. А главное, по словам Ирвина, что эта практика делает нас скромнее — “Мы, люди, несчастны в значительной степени потому, что мы ненасытны.” Что бы мы не имели хорошего, красивого и нужного, нам становится этого мало. Воображаемый пессимизм — это техника отказа от привыкания.

Вот несколько примеров, как может работать воображаемый пессимизм.

В инвестициях. Понимая, что вложение когда-нибудь себя исчерпает, вы будете внимательнее его оценивать когда покупаете, и больше им дорожить, когда держите. 

Хороший пример воображаемого пессимизма — история Кевина Келли, автора и главного редактора популярного журнала Wired.

В молодости Кевина волновали главные вопросы жизни: поиски смысла, вопросы веры и своего предназначения. Чтобы как-то разбавить свои экзистенциальные переживания, он много путешествовал и в какой-то момент оказался в Иерусалиме. Одним вечером он опоздал к закрытию гостиницы. Было уже поздно, и сложно было найти место для ночёвки. Кевин стал бродить по каменным улочкам древнего города и по пути наткнулся на ещё открытый храм. Он вошёл туда и от усталости, устроился на ночлег. Утром, поиски ответов на его вопросы были окончены:

Я бы не сказал, что это был голос, но у меня возникла идея, которая никак не выходила из головы. Идея заключалась в том, что мне следует жить так, как будто я умру через шесть месяцев, что мне нужно жить настоящей жизнью, жить как следует. И у меня не было уверенности, умру я или нет, но в любом случае мне следует жить, как будто я умру через шесть месяцев. И это было мое задание.

По рассказам Кевина, появление идеи о смерти через шесть месяцев было глубоким озарением. Срок был начертан, но возник тысяча и один вопрос, что с этим делать.

«Ответ удивил меня не меньше, чем само задание. Потому что, обдумав это, я пришел к выводу, что то, что я хотел бы делать в течение шести месяцев, это вернуться домой и быть обычным, вернуться к своим родителям, помогать им выносить мусор, стричь живую изгородь и переставлять мебель, и быть с ними.»

После истечения предначертанного срока Кевин конечно не умер, но прожив этот срок с абсолютной уверенностью своей грядущей смерти, он “переродился в обыденность”, то есть принял обыденность и был за неё благодарен. Иронично, что потом он сделал много чего НЕобыденного — может быть, как раз из-за того опыта настоящего принятия своей жизни.

Как напоминание, Кевин сделал электронные “часы смерти” и поставил их на видное место. Такие часы — это цифровой аналог черепов, которые стоики ставили на стол.

Сам я с радикальным пессимизмом тоже экспериментировал через напоминания, что наступивший день может стать для меня последним. Я бы не сказал, что это полностью переворачивает отношение к жизни (в конце концов, это всего лишь ментальное упражнение, а не подлинное озарение), но иногда напоминание о смертности очень помогает расставить приоритеты в самых вроде бы обычных жизненных дилеммах: например, поработать пару лишних часов или навестить 100-летнюю бабушку. Как бонус, такая практика всё-таки заставляет быть внимательнее к тому, что у меня уже есть, и естественным образом быть за это благодарным.

Для стоиков воображаемый пессимизм был залогом хорошей жизни, потому что, думая о самом плохом, они ограничивали богатство выбора и искренне ценили то, что имели, как Кевин Келли в то утро после истечения шести месяцев:

«И на следующее утро я проснулся, и … это было, как если бы у меня снова была вся моя жизнь. На следующее утро я проснулся, и у меня снова была вся моя жизнь. У меня снова было своё будущее. В том дне не было ничего особенного. Это был ещё один обычный день. Я переродился в обыденность, но чего ещё можно было желать?»

Действительно, чего ещё можно желать…